( Отрывок из неопубликованной повести В.Лукконена « Билет в одну сторону»)

   Серега возвращался домой под утро.

   «Странно, чёй это я не напился? – размышлял он, шагая вдоль по проспекту ещё не проснувшегося города. – Пил как все и водка была отменная…»

   Гулял он на дне рождения у Савелия, признанного скульптора, писателя, словоблуда и известного скандалиста. Не смотря на необузданный характер и наличие справки из психдиспанцера, у Савелия всегда собирались какие-то люди, а сегодня его мастерская была буквально забита разношёрстной публикой. Писатели, художники, поэты, актеры местных театров – словом: люди, которым диагноз «шизофрения» не портил аппетит, они сами в той или иной степени страдали этим заболеванием. Сама болезнь трактуется медиками, как отклонение от общепринятой нормы, а творческие люди, как известно «не от мира сего»,  и, стало быть, следуя диагнозу медиков – больные, имеющие очень серьёзные отклонения от нормы. Ну, разве может нормальный человек нарисовать «Монну Лизу», глядя в зеркало на собственное отражение. Даже не на все лицо, а только на его половину. Конечно, нет.

   Савелий – не Леонардо, свои лавры зарабатывал много проще. Выходя как-то из здания министерства культуры, ответил на вопрос вахтера: «А что вы здесь делали?». «Посрать заходил. Что ещё в вашем министерстве можно делать?»  Или в открытом письме, разосланном во всевозможные инстанции, обозвал действующего министра культуры «обкомовской шлюхой».

    Вероятно, за его глухую неприязнь к чиновникам от культуры его и ценили деятели той самой культуры, которые в силу отсутствия справки от психиатра не осмеливались поднять свой голос на зажравшихся чинуш. Савелию всё сходило с рук.

   Торжество удалось.

   Последним взял слово Тимо Салло, актёр национального театра:

   - Уважаю тебя, Савелий, как драматурга!

   «Любопытно, когда это Савелий стал пьесы писать?» - подивился Серега. Хотя, наплевать. Тимо уже никто не слушал и никто бы не возражал, если бы Савелий вдруг сделался поэтом.

   - Я хочу сыграть роль. Большую роль. – актера опасно водило из стороны в сторону. – Даешь, Савва, Гамлета!!!

   Многие посмотрели на Тимо. Все знали: кого он обычно играл в театре. Как правило, это были отрицательные, эпизодические персонажи, вроде фашистов. Большая голова с жесткими, как вырубленными в камне, чертами лица, гориллообразная фигура при росте почти в два метра не предполагали иного, даже чисто, гепотетически.

   Тимо выпил, но сесть на свое место у него уже не получилось. Сиденье из просто доски, поставленной на чураки, было слишком низким для такого высокого дядьки. Он согнулся, не найдя вовремя опору взмахнул руками. Голова и торс перевесили остальное тело,  увлекая хозяина вперед. Тимо рухнул поперек стола и замер.

   - Все! Погасла рампа – несите свечи, - изрек Абрамян, карельский поэт и журналист, и попытался стащить Тимо со стола.

   - Колян! Не рви ты жопу! – подоспел на выручку виновник торжества. – Разве ж одному здесь справиться? Эй! Помогите-ка. – Савелий обвел встревоженным взглядом близсидящих. – Вон туда его, на рогожку.

   Актера перетащили волоком и уложили прямо на пол неподалеку от стола. Тимо даже не пошевелился.

   - Надо же. Как его скосило!? – резюмировал Гурвин, художник, отошедший от дел. Сам же, при этом, едва держался на ногах.

   - Можешь рядом прилечь! – крикнула Эльвира, гражданская жена художника, сидящая в плотном окружении двух мужиков. – Домой все-равно не дойдешь. Да и нахрена ты там нужен, воощще…

   Любопытная парочка - Гурвин и Эльвира.

   Гурвин, некогда видный мужик, художник с амбициями, чернявый и бородатый, обольститель дамских сердец не нашел себя в изящных искусствах, потихоньку съехал до салонных церквушек, так и не создав ничего путного в серьезной живописи. Жил с Эльвирой примаком, по большому счету, на ее заработки и мало-помалу спивался. Его пожитки, как «тревожный чемодан» военного всегда были в готовности сопроводить хозяина в неизвестность.

   Эльвира – научный сотрудник и симпатичная женщина.  Для своего возраста, выглядевшая весьма привлекательно и умевшая поддержать любую беседу, чем часто пользовалась в обществе знакомых и малознакомых мужчин, интригуя их и возбуждая интерес к своей персоне. Они жили с Гурвиным в центре города в небольшой двухкомнатной квартире в третьем этаже над популярной в определенных кругах забегаловкой. Жили давно и она терпела все его терзания и мучительные творческие поиски, которые часто, особенно в последнее время, заканчивались двумя этажами ниже в компании таких же неудачников. Может быть, она его все еще любила? Но от настойчивых ухаживаний других мужчин не отказывалась, даже в присутствии собственного сожителя. В такие моменты Гурвин сидел на кухне, как на заклании, с потухшим взглядом. Мимика его лица выражала полное отрешение от мира.

   Эльвира наслаждалась свободой незамужней женщины, имея в запасе, хоть и плохонького, но своего мужика на «паперти». Вероятно, гражданский брак, как и гостевой, воскресный или брак выходного дня, ни что иное, как изобретение самодостаточных и фривольных дам. Не все же мужикам блядовать. При таких взаимоотношениях ничто и никого не держит и ни к чему не обязывает. Не нравится – разбежались и все дела. Французы со шведами отдыхают.

   К концу мероприятия, уже под утро, к Тимо Салло присоединилось еще несколько человек: журналист Витя Силов, специализирующийся на написании никрологов. Обычно он пьянствовал на поминках, где его щедро угощали, видимо, в знак особой благодарности за теплые слова, сказанные Витей через газету в адрес усопшего ( как же его занесло на день рождения?);  Ольга Сааринен, писательница и домработница; Вова Сорокин – гробокопатель, но не «черный», а вполне даже официальный; Дерюгин Вася – сказочник.

   Эльвира привносила некий шарм в общее лежбище отдыхающих гостей своим присутствием среди них. Над ней стоял Гурвин.

   - Все! Заканчиваем!! – возопил Савелий, переодетый в домашний халат, и в тапочках на босую ногу. – Кто лежит, пусть лежит до утра. Кто на ногах – вон! Я ложусь спать.

   - Савва! – взмолился Гурвин. – Мне бы Эльвиру как-нибудь забрать домой…

   - Так, забирай. Мне она не нужна, - но посмотрев на Гурвина и поняв, что ему Эльвиру не поднять, и что Гурвин сам нуждается в посторонней помощи, смягчился. – Вон, Серегу попроси. Он здесь самый трезвый.

   Серега огляделся и, убедившись, что так оно и есть, приступил к решительным действиям:

   - Ты давай ее под мышки ухвати, а я – за ноги.

   Кое-как Гурвин обхватил свою дорогую половину и очень неуверенно направился к крутой лестнице, ведущей наверх к выходу. Нет! Эту лестницу ему не преодолеть. Каждая ступенька давалась ему с великим трудом и грозила быть последней в судьбе драгоценной ноши. Существовала реальная опасность, что пьяный Гурвин, в конце-концов, выронит Эльвиру, и чем выше он поднимался, тем опаснее становилось это восхождение. Серега не выдержал:

   - Положи ее. Да, отойди ты! Я один справлюсь.

   У подъезда уже стояло такси. Савелий подсуетился и даже сунул Гурвину денег на проезд. Таксист, увидев, что из подъезда выносят тело, возмутился:

   - Ну и что я с ней делать буду? Довезу, а дальше?

   Серега открыл заднюю дверцу, аккуратно положил на сиденье пассажирку:

   - Дальше? Она не одна. С ней попутчик.

   Но Гурвин не произвел впечатления на водителя. Тот никак не мог влезть в машину.

   - Довезешь до места, а там выползут как-нибудь, - успокоил таксиста Серега, помогая Гурвину правильно сесть.

   - Серега, ты его там пристегни покрепче, чтоб не выпал по дороге, - позубоскалил напоследок Савелий и захлопнул дверь подъезда.

Григорий Борисович Салтуп  (1952 -2013г.г.)

Родился в Петрозаводске в 1952 г. Окончил ФТИИ ин. Им. И.Е. Репина и ВЛК ин. Им. А.М. Горького. Прозаик, скульптор, искусствовед.

Член «Карельского союза писателей», член «Товарищества детских и юношеских писателей России», автор 6 книг прозы. Пишет прозу и печатается с 1969 г.

Художник-монументалист, член «Союза дизайнеров Карелии», автор памятника «Расстрел с ангелом-хранителем» на мемориальном кладбище жертв политических репрессий «Сандармох» под Медвежьегорском (1998 г)